Арабский писатель X в. Ибн-Русте (Ибн-Даста) сообщает, что «одна куница стоит два с половиной диргема», — столько она стоила в Хазарии, в горах побережья Каспийского моря. Мех же куницы на Руси стоил одну диргему, а белки — четверть диргемы. По селам и весям покрытых лесами бескрайних просторов Руси меха скупали, видимо, по еще более низким ценам.

Меха составляли предмет и внутренней и внешней торговли. Русские люди одевались в меховые одежды и украшали мехом одежды из материи. Чаще всего меха приобретали на торгу от охотников. Богатые люди носили бобровые и соболиные шапки и шубы, куньи меха, укрывались в «собольи одеялы» и т. д. Бедные люди довольствовались более дешевыми мехами и нередко носили меха ими же добытых животных.

Среди «простой чади» сел и городов довольно широко были распространены медвежьи шубы, в те времена отнюдь не считавшиеся предметом роскоши.

Русский человек шел в лес за пушным зверем не только потому, что его привлекала возможность продать мех купцу, направлявшемуся со «скорой» в Царьград или Багдад, Раффельштеттен или Итиль на Волге. Охотиться за пушным зверем заставляла его и необходимость уплаты дани мехами. Дань взималась чаще всего мехами белок (по «веверице от дыма») и куниц («по черне куне»). В тех местах, где водились соболи, дань собиралась собольими мехами. Так, например, югра (манси, ханты) платили дань Новгороду соболями.

Дань, уплачиваемая мехами, по свидетельству летописей, могла быть «легкой», но чаще всего она была «тяжкой», выше прежней, старой, а это побуждало рядового общинника — смерда, простую сельскую «чадь» — стремиться добывать побольше мехов. С течением времени дань мехами, и ранее сочетавшаяся с денежной данью, все чаще и чаще стала заменяться этой последней, и на нее перешло даже старое наименование белки — «бель», обозначавшее уже не мех, а «белую» (серебряную) монету.

Меха в Древней Руси выступали еще в одной роли. Речь идет о меховой денежной системе, столь ярко представленной в «Русской Правде», хотя в те времена она уже начала отходить в область предания.

К. Маркс отмечает: «Раньше на Руси деньгами служили меха ценных пушных зверей. Куна — шкура куницы; сюда относился также мех одного вида белок».

На Руси ходили в качестве денег гривны, куны, резаны, ногаты, веверицы и векши. Слово «куны», то есть меха куницы, как и в глубокой древности «скот», было обобщающим понятием для денег (термин «деньга» от татарского «теньга», что означало «звонкая монета», вошел в русский язык лишь с XIV в.).

Несмотря на то, что роль охоты как средство добывания пищи непрерывно и быстро снижалась (в кухонных отбросах на городищах восточных славян, разбросанных от Старой Ладоги, Новгорода и Пскова до Поднестровья, от Гродно до Рязани, среди костных остатков господствуют кости домашних животных и птиц, что свидетельствует о преобладании животноводства над охотой), все же лес и озеро, река и степь продолжали кормить и отчасти одевать наших далеких предков времен Киевской Руси.

Так, при раскопках в окрестностях Киева, производившихся в разное время, были обнаружены кости кулана, зубра, тура, лося, оленя, косули (дикой козы), кабана, медведя, волка, лисицы, куницы, хорька, зайца, бобра, хомяка, водяной крысы, уток (кряковой и чирка), лебедя, журавля, глухаря и тетерева.

В Закарпатье, близ Ужгорода, на древнерусских городищах найдены кости кабана, косули, рябчика, в Поднестровье — кабана, косули и оленя. На левобережье Днепра в древнерусских поселениях археологами обнаружены кости лося, косули, оленя, кабана, медведя.

У Воронежа, Рязани, Москвы, Великих Лук, Смоленска водились лось, медведь, кабан, олень, косуля, причем среди кухонных остатков преобладают кости лося. В районе Гродно часто встречаются кости зубра. Почти повсеместно встречаются кости глухарей, тетеревов, гусей и уток.

В летописях и «Русской Правде»: Краткой (древнейшей) и Пространной (более поздней), в «Житиях» и первых грамотах — встречаются названия многих животных и птиц, являвшихся объектами охоты. Среди них — медведь, тур, лось, олень, серна, косуля (дикая коза), вепрь, волк, белый волк, соболь, куница, горностай, белка (веверица, векша, мысь), бобр, заяц, хомяк, суслик, песец, дикая лошадь, лисица черная (чернобурая).

В источниках Киевской Руси не упоминается зубр, и поэтому нередко полагают, что летописный и былинный тур и является не кем иным, как зубром. (Нельзя не отметить, что иллюстраторы былин в тех местах, где в тексте былины речь идет о туре, помещают изображение... кавказского тура, ничего общего с былинным не имеющего.)

Но это неверно.

Тур древнерусских летописей и былин — это Bosprimigenius, дикий бык, родоначальник наших домашних быков, и в частности так называемого украинского «серого» скота, в наше время исчезнувший. Последняя турица пала в заповедном Якторовом лесу под Варшавой в 1627 г.

Скелеты тура были обнаружены близ с. Чаусово, Одесской обл. (1932 г.) и у с. Березани, Киевской обл. (1936 г.).

Зубр (Bisoneuropeaus), сохранившийся до наших дней в заповедниках и зоопарках Европы, является ближайшим родичем североамериканского бизона, никакого отношения к домашнему скоту не имеющим.

Так, например, страстный охотник князь Владимир Всеволодович Мономах, рассказывая о своих охотах в черниговских пущах и в степях, где он ловил и бил, не раз рискуя жизнью, диких коней, лосей, оленей, туров, вепрей, медведей, говорит и о том, как «лютый зверь» вскочил ему на бедра и коня вместе с ним повалил. «Лютый зверь» упоминается и в замечательном произведении древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», где говорится о том, как Всеслав Полоцкий бежал («скочи») ночью из Белгорода в Полоцк «лютым зверем».

«Лютый зверь» — не волк. «Серого волка» знает «Слово о полку Игореве» и отличает его от «лютого зверя». Да и вряд ли волк мог наброситься на человека и сбросить на землю и лошадь и всадника. Нет на это у «серого волка» ни смелости, ни силы. Скорее всего под «лютым зверем» скрывается какой-то хищник из породы кошачьих. Но какой? Рысь? Барс? Сказать трудно. Косвенным свидетельством является упоминание известного нам уже византийского источника об охоте на Руси Андроника Комнена, говорящего о том, что «зумпры» сильней и больше, чем медведи и леопарды. Но мы не знаем, идет ли речь о леопарде (Felis (Pardus) pardus) или каком-либо другом хищнике той же породы Можно считать достоверным только то, что «лютый зверь» силен, отважен и очень быстр (Всеслав стремительно бежит, как «лютый зверь»).

Не менее загадочен и «пардус». В летописи упоминается о характерной для «пардуса» стремительности и силе. Так, говоря о князе Святославе Игоревиче, летопись подчеркивает, что он в походах быстро передвигался («легко ходя»), «аки пардус».

Видимо, «пардусы» выступали в роли ловчих зверей. С ними охотились князья. Были специальные люди — «пардусники», подобные «псарям», «сокольникам», «борзятникам» и т. п. Князья дарили «пардусов» друг другу в качестве ценного подарка. Так, например, в 1147 г. Святослав Ольгович подарил «пардуса» основателю Москвы Юрию Долгорукому. В 1159 г. такой же подарок («пардус») сделал Святослав Ольгович Ростиславу. Говоря о смелых русских воинах, зашедших далеко в глубь половецкой степи, автор «Слова о полку Игореве» называет их «пардужьим гнездом». Но с каким животным кошачьей породы охотились? Сейчас известна лишь охота с гепардами (Acinonyx). За то, что «пардусами» могли называться гепарды, говорит сходство их названий. Говорит об этом и то обстоятельство, что гепард — одно из самых быстрых на бегу животных, а именно этим качеством отличаются «пардусы» древнерусских источников. Охота с гепардами могла прийти на Русь с Востока. На фресках Киевского Софийского собора изображены сцены охоты с гепардами. Судя по ним, с гепардами охотились главным образом на быстроногих животных степи и лесостепи: диких лошадей (тарпанов) и диких ослов (куланов). Такого рода охота давала возможность использовать все преимущества быстроногих гепардов.

На тех же фресках Софийского собора изображены собаки типа гончих. С ними «гна по звери в лес». Охотничьих псов знает «Русская Правда». За кражу ловчего пса установлен штраф 3 гривны. Характерно, что за убийство смерда или холопа уплачивался штраф всего 5 гривен (что свидетельствует не только о бесправном положении «простой чади», но и о ценности охотничьих собак).

Псовая охота на Руси получала все большее и большее распространение.

В период разорительных междоусобных войн и половецких набегов в некоторых районах Руси сохранились поселения, жителями которых были одни псари. Только они и могли уцелеть в опустошенной местности, где место человека вновь занимали дикие звери.

Охотились с ловчими птицами. Летописи, «Русская Правда», первые грамоты, «Слово о полку Игореве», былины киевской поры упоминают ловчих птиц: соколов, ястребов, кречетов.

За кражу ястреба или сокола по «Русской Правде» виновный карался штрафом 3 гривны, как и за охотничью собаку. Русские ловчие птицы весьма высоко ценились в странах мусульманского Востока, а их ловля, в свою очередь, сулила большие выгоды от продажи птиц, прошедших хорошую выучку.

С ловчими птицами, «ясными соколами» и «белыми кречетами» наших былин, охотились на птиц: лебедей, мясо которых высоко ценилось на Руси, журавлей, гусей, уток, цапель, на зайцев и лисиц.

Охота с ловчими птицами вряд ли носила промысловый характер, составляя скорее «утеху» их владельцев. Охотники совершали свои «подвиги молодецкие» верхами. На скакунах преследовали тарпанов и оленей, на лошади Владимир Мономах охотился на туров, оленей, вепрей, лосей, ловил диких лошадей в черниговских пущах и в степи.

Нам неизвестно специальное охотничье оружие, да, видимо, и не было отличия между охотничьим оружием, с одной стороны, и орудиями труда и боевым оружием, с другой.

Простой человек шел в лес с топором и ножом, которые одновременно являлись и орудиями труда. Лук и стрелы, прославленные «каленые стрелы» былин киевского цикла, топор, меч, копье, сулица (метательное копье), рогатина, засапожный нож, реже булава, боевой топор и боевой нож (скрамасакс) составляли и вооружение русского воина, и охотничье оружие одновременно. На войну, на «рать», и на «ловы», «ловитву» (охоту) выходили с одним и тем же оружием.

Это и понятно, так как нередко походу на «ворога» предшествовала большая «ловитва», преследовавшая целью обеспечить мясом войско, сам поход сопровождался «ловами», а бой начинался со столкновений «ловцов» враждующих войск.

Правда, во времена Киевской Руси, видимо, существовали перевесы, автоматически опускавшие сети и не нуждавшиеся в активных действиях охотника. За это говорит то обстоятельство, что «Русская Правда» устанавливает штраф за перерезанные или перерванные веревки «перевесища» и за кражу из перевесища дичи, что невозможно было сделать, если охотник все время находится тут же, в «скрадке» (укрытии).

«Ловища» и «перевесища» применялись повсеместно во времена княгини Ольги (середина X столетия). Они располагались у самого Киева, по Днепру и Десне, по Мете и Луге.

В тенета, представлявшие собой большие крепкие сети, ловили зверей, загоняя их облавой с кричанами (загонщиками).

Так, например, в 1091 г. охотился за зверями («ловы деющю звериные») с тенетами под Вышгородом, у Киева, Всеволод Ярославич. Вначале место «лова» обносилось тенетами, затем его окружали облавой: кричане поднимали крик и шум, загоняя зверей в тенета.

Существовали и другие способы ловли диких животных. В частности, на тура и зубра охотились, применяя ямы-западни, прикрытые ветками и листьями. Эти западни, как сообщает упомянутый выше Блез де Виженер, устраивают «в пустынных местах, где они пасутся».

Он рассказывает и о таком способе охоты на огромного и свирепого зубра. (Современные зубры, оттесненные человеком из лесостепи в лесные дебри, гораздо мельче своих предков, достигавших тонны весом.) Собаками или загонщиками зубра выгоняли на поляну с отдельными крупными деревьями. Укрываясь за ними, охотники наносили зубру удары рогатинами, не давая ему покоя и непрерывно его отвлекая один от другого.

Как видно, многообразны были на Руси и орудия «лова» (охоты) и различные приемы его.

Во времена Киевской Руси, в период древнерусского феодального государства, являвшегося продуктом возникновения и развития у восточных славян феодального общественного строя, охота отражала социальное, классовое расслоение общества.

Для господствующего класса феодалов — всех этих «великих» и «светлых» князей и бояр, «старой» и «нарочитой чади», «лучших мужей» — охота была и средством снабжения многочисленной челяди, дружинников, слуг и зависимых людей пищей и шкурами и отчасти источником пушных богатств и «утехой».

В этом своем последнем качестве «ловы» с течением времени стали «охотой».

Для «простой чади», и прежде всего для сельского люда бесчисленных русских сел и весей, охота выступала в роли дополнительного источника питания.

Князья имели заповедники, так называемые «зверинцы» и «красные дворы». Многие из князей были страстными охотниками. В своем «Поучении», составленном для детей, Владимир Всеволодович Мономах рассказывает о том, как он всю свою охоту («весь распорядок») держал в своих руках: конюхов и ловчих, соколов и ястребов. Два тура поднимали его вместе с конем на рога, олень и лось бодали его рогами, другой лось топтал копытами, вепрь сорвал меч, висевший у князя на бедре, медведь прокусил конский потник у его колена, «лютый зверь» вскочил к нему на бедра и повалил вместе с конем. Не раз князь падал с коня, не раз разбивал себе голову, повреждал руки и ноги — и все же продолжал охотиться в степи и в лесах, диких черниговских пущах.

Немало страстных охотников было среди простых людей «весей и градов» Киевской Руси. Об этом говорит прежде всего устное народное творчество: былины и поверья, охотничьи заговоры, поговорки, пословицы. В них говорится о «зверях лютых», «красных» и «бурнастых» лисицах, «гнедых турах», «серых волках», «белых медведях», «серых утицах», «седых бобрах», «черных соболях», «белых горностаях», о соколах и кречетах, добрых птицах ловчих, о тугих луках, каленых стрелах, звонких тетивах, о тенетах и сетях, ловах и займищах, о забавах молодецких.

В устном творчестве русского народа охота — забава молодецкая, богатырская. И хоть в схватке с «лютым зверем» охотник всегда рискует жизнью, хоть опасность на охоте не меньшая, чем в бою, но именно поэтому русский народ в своем устном творчестве воспевает ее, воспевает родную природу и охотников, добрых молодцов, сынов своих храбрых и сильных.